Автобиография ["по семилетьям"]

1-2-3

          В 1913 году моя публичная лекция о Репине вызывает против меня такую газетную травлю, что все редакции для моих статей закрываются, а книжные магазины объявляют бойкот моим книгам.
          Годы перед войной я провожу в коктебельском затворе, и это дает мне возможность сосредоточиться на живописи и заставить себя снова переучиться с самых азов, согласно более зрелому пониманию искусства.
          Война застает меня в Базеле, куда приезжаю работать при постройке Гётеанума¹. Эта работа, высокая и дружная, бок о бок с представителями всех враждующих наций, в нескольких километрах от поля первых битв Европейской войны, была прекрасной и трудной школой человеческого и внеполитического отношения к войне.
          В 1915 году я пишу в Париже свою книгу стихов о войне “Anno Mundi Ardentis”². В 1916 году я возвращаюсь в Россию через Англию и Норвегию.
          Февраль 1917 года застает меня в Москве и большого энтузиазма во мне не порождает, так как я все время чувствую интеллигентскую ложь, прикрывающую подлинную реальность революции³.
          Редакции периодических изданий, вновь приоткрывшиеся для меня во время войны, захлопываются снова перед моими статьями о революции, которые я имею наивность предлагать, забыв, что там, где начинается свобода печати, — свобода мысли кончается.
          Вернувшись весною 1917 года в Крым, я уже более не покидаю его: ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую — и все волны гражданской войны и смены правительств проходят над моей головой. Стих остается для меня единственной возможностью выражения мыслей о совершающемся. Но в 17-ом году я не смог написать ни одного стихотворения: дар речи мне возвращается только после Октября, и в 1918 году я заканчиваю книгу о революции “Демоны глухонемые” и поэму “Протопоп Аввакум”⁴.

          Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали: я их ожидал давно и в формах еще более жестоких. Напротив: я почувствовал себя очень приспособленным к условиям революционного бытия и действия. Принципы коммунистической экономики как нельзя лучше отвечали моему отвращению к заработной плате и к купле-продаже.
          19-й год толкнул меня к общественной деятельности в единственной форме, возможной при моем отрицательном отношении ко всякой политике и ко всякой государственности, утвердившимся и обосновавшимся за эти годы, — к борьбе с террором, независимо от его окраски. Это ставит меня в эти годы (1919—1923) лицом к лицу со всеми ликами и личинами русской усобицы и дает мне обширный и драгоценнейший революционный опыт.
          Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека (стихотв[орение] “Потомкам”). Эти же годы являются наиболее плодотворными в моей поэзии, как в смысле качества, так и количества написанного.
          Но так как темой моей является Россия во всем ее историческом единстве, так как дух партийности⁵ мне ненавистен, так как всякую борьбу я не могу рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле, — то отсюда вытекают следующие особенности литературной судьбы моих последних стихотворений: у меня есть стихи о революции, которые одинаково нравились и красным, и белым. Я знаю, например, что мое стихотворение “Русская Революция” было названо лучшей характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных лагерей (имена их умолчу).
          В 1919 году белые и красные, беря по очереди Одессу, свои прокламации к населению начинали одними и теми же словами моего стихотворения “Брестский мир”⁶. Эти явления — моя литературная гордость, так как они свидетельствуют, что в моменты высшего разлада мне удавалось, говоря о самом спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что ее принимали и те, и другие. Поэтому же, собранные в книгу, эти стихи не пропускались ни правой, ни левой цензурой. Поэтому же они распространяются по России в тысячах списков — вне моей воли и моего ведения. Мне говорили, что в вост[очную] Сибирь они проникают не из России, а из Америки, через Китай и Японию.
          Сам же я остаюсь все в том же положении писателя вне литературы, как это было и до войны.
          В 1923 году я закончил книгу “Неопалимая купина”. С 1922 года пишу книгу “Путями Каина” — переоценка материальной и социальной культуры. В 1924 году написана поэма “Россия” (петербургский период)⁷.
          В эти же годы я много работал акварелью, принимая участие на выставках “Мира искусства” и “Жар-цвет”⁸. Акварели мои приобретались Третьяковской галереей и многими провинциальными музеями.
          Согласно моему принципу, что корень всех социальных зол лежит в институте заработной платы, — все, что я произвожу, я раздаю безвозмездно. Свой дом я превратил в приют для писателей и художников, а в литературе и в живописи это выходит само собой, потому что все равно никто не платит. Живу на “акобеспечение” Ц[Е]КУБУ⁹ — 60 p[ублей] в месяц.

          ¹ Гётеанум (иначе — Иоганнес-Бау) — своего рода храм антропософов (со сценой для постановки мистерий).
          ² “Anno Mundi Ardentis. 1915” *(В год пылающего мира 1915 (лат.)) вышла из печати весной 1916 года, в издательстве М. О. Цетлина “Зерна” в Москве.
          ³ В 1920 году в лекции “Россия распятая” Волошин так рассказывает об этом: “Февраль 1917 года застал меня в Москве. Москва переживала петербургские события радостно и с энтузиазмом. Здесь с еще большим увлечением и с большим правом торжествовали “бескровную революцию”, как было принято выражаться в те дни. <...> На Красной площади был назначен революционный парад в честь Торжества Революции. Таяло. Москву развезло. По мокрому снегу под Кремлевскими стенами проходили войска и группы демонстрантов. На красных плакатах впервые в этот день появились слова “Без аннексий и контрибуций”. Благодаря отсутствию полиции, в Москву из окрестных деревень собралось множество слепцов, которые, расположившись по папертям и по ступеням Лобного места, заунывными голосами пели древнерусские стихи о Голубиной Книге и об Алексии Человеке Божьем. Торжествующая толпа с красными кокардами проходила мимо, не обращая на них никакого внимания. Но для меня <...> эти запевки, от которых веяло всей русской стариной, звучали заклятиями. От них разверзалось время, проваливалась современность и революция и оставались только Кремлевские стены, черная московская толпа да красные кумачовые пятна, которые казались кровью, проступившей из-под этих вещих камней Красной площади, обагренных кровью Всея Руси. И тут внезапно и до ужаса отчетливо стало понятно, что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой Великой Разрухи Русской земли, нового Смутного времени” (ИРЛИ).
          ⁴ Книга “Демоны глухонемые” издана в Харькове в начале 1919 года; поэма “Протопоп Аввакум” вошла в эту книгу.
          ⁵ О том, как воспринимал Волошин понятие “партийности”, см. в предисловии Л. Озерова (с. 13—14).
          ⁶ Так первоначально называлось стихотворение Волошина “Мир” (“С Россией кончено... На последях...”), написанное 23 ноября 1917 г. Оно включено Волошиным в цикл “Пути России”.
          ⁷ Цикл Волошина “Путями Каина” был частично опубликован в сборниках “Недра” (кн. 2. М., 1923; кн. 5. М., 1924). В 1925 году в “Недрах” (кн. 6) были напечатаны фрагменты из поэмы “Россия”.
          ⁸ В выставке “Мир искусства” Волошин участвовал в 1916 году, в выставке общества художников “Жар-цвет” — в 1924 году.
          ⁹ ЦЕКУБУ — Центральная комиссия по улучшению быта ученых, учреждена в 1921 году.
          ¹⁰ Кошелев Николай Андреевич (1840—1918) — живописец. Местонахождение написанного им портрета Волошина неизвестно.
          ¹¹ Слевинский Владислав (1854—1918) — польский живописец. Портрет Волошина 1904 г.
          ¹² Якимченко Александр Георгиевич (1887—1928) — художник.
          ¹³ Харт Вайолет (в замужестве Полунина) — английская художница. Сохранился также портрет Волошина ее работы маслом (1907 г., не закончен).
          ¹⁴ Виттиг Эдвард (1879—1941) — польский скульптор. Бюст Волошина его работы установлен в сквере на бульваре Эксельман в Париже.
          ¹⁵ Зак Евгений Савельевич (1884—1926) — художник. Местонахождение портрета неизвестно.
          ¹⁶ Баруздина Варвара Матвеевна (1862—1941) — художница.
          ¹⁷ Бобрицкий Владимир Васильевич (1898—?). Существует еще один портрет Волошина его работы (бумага, тушь).
          ¹⁸ Мане-Кац (Мане Лазаревич Кац, 1894—1962) — художник. Портрет выполнен пастелью.
          ¹⁹ Хрустачев Николай Иванович (1883—1962) — художник.
          ²⁰ Костенко Константин Евтихиевич (1879—1956) — художник, написал не менее четырех портретов Волошина.
          ²¹ Верейский Георгий Семенович (1886—1962) — художник. Известны три портрета Волошина его работы (все — 1924 года).

1-2-3

Шарж Н. Евреинова. Коктебель, 1918

К.Д. Бальмонт и В.Я. Брюсов

К.Ф. Богаевский