6. 8 марта. Четверг.
Вчера вечером, когда я писал эти слова, Аморя была у Вячеслава в комнате. Я слушал каждый звук и думал - если они не разойдутся до утра, я буду сидеть так до утра. Щелкнула дверь Лидии:
"Вячеслав, я прихожу сказать тебе, что это бесчестно. Ты знаешь ведь, что Маргарите надо спать. Пожалуйста, не приходи ко мне. Я ложусь". Дверь захлопнулась. Молчание. Мне казалось, что прошло несколько часов, но, верно, это было несколько секунд. Аморя пришла спать. Мне надо было ей сказать очень много. Теперь я не мог говорить от радости, что вижу ее.
"Аморя, ну видишь... Я воплотился. Я теперь знаю боль. Я несколько дней тому назад знал только радость. А теперь все боль. Вся наша жизнь с тобой, все наше прошлое каждым мгновеньем своим во мне болит. Я уже чувствую, что теперь бы я не мог прийти в комнату к Вячеславу, когда ты там. Я бы сидел здесь всю ночь и мучился бы, и ждал".
Мы легли. Все прошло. Вячеслав пришел. Опять у меня был порыв любви к нему. Мы держались с ним за руки. Я чувствовал, что отдаю ему Аморю радостно и совсем. Я целовал его голову и его руки. Но он тоже целовал мою руку. И мне на мгновение сделалось страшно больно, точно он не хотел принять моего поцелуя. Но все это прошло, и мне было радостно и спокойно. С этим же радостным спокойствием я проснулся утром. Я делал гимнастику, обливался, чего я не делал во время болезни, и сосредоточивался. Все было ясно. Я спокойно мог видеть, как Аморя уходила из комнаты и возвращалась. Мне надо уехать, думал я. Я уеду в Италию на месяц. Теперь там весна. Потом я вернусь. Тогда все определится, все будет ясно. Я тогда приму Аморю уже по-новому. Но все это неожиданно оборвалось.
Мы говорили в комнате Лидии - все вчетвером. Лидия горячо упрекала Вячеслава в насильственности. Он сказал между прочим: "Я испытывал душу Маргариты". Я вдруг этого не вынес и сказал: "Я не могу допустить испытаний над человеческой душой". Но оказалось, что я это не сказал, а закричал, сжавши кулаки. Тогда Вячеслав сказал: "Я имею право, потому что взял его". Я выскочил из комнаты. Потом вернулся. Но уже не мог говорить. Весь день был проведен в сильнейшем волнении. Я долго, долго говорил Аморе о том, что все разрушилось. Когда она взошла в комнату откуда-то, я стал целовать ее руки и опустился, чтобы поцеловать ее ноги. С ней вдруг сделалась истерика. Она захохотала и упала на кресло. Я бросился за водой, но облил ее, вместо того чтобы дать ей напиться. "Уйди. Дай мне быть одной. Мне стыдно". Я отошел на другой конец комнаты и замкнул дверь на ключ. Подбежал Вячеслав. "Макс, отвори сейчас же". Я отворил. "Не подходи к ней". Он подбежал. "Что случилось?" - "Я не знаю. Мне казалось, что у меня что-то запуталось в ногах, что я падаю". - "Макс?" Я молчал. Мне не хотелось сказать ему, что я целовал ее ноги. Я ждал, чтобы он ушел. "Вы здесь совсем потеряли голову Макс, есть Божья правда. Я беру ключ от комнаты. А то Вы здесь замыкаетесь". Он взял ключ и вышел. Я в полном бешенстве бросился за ним. "Вячеслав, ты не смеешь". Но сразу остановился, вспомнив, что рядом в комнате Марк и Троцкий*.
Он вернулся в комнату. "Ключ у меня в кармане, а со мной ты можешь делать, что хочешь". Ходил по комнате и говорил. Я расслышал только слова: "С психическими больными..."
Когда он ушел, также со мной началась истерика. Я горько плакал, по-детски. Подымал голову на Аморю и опять плакал. Я говорил бессвязные слова:
"Он мне хочет показать свою власть. Я не могу и не хочу бороться с этим, в этой области. Он теперь будет обращаться со мной, как с душевнобольным... Он обрывает меня. Он ненавидит меня. Я не хочу быть соперником... Аморя, это дурной сон. Мне кажется, что я сейчас проснусь, что, может, после Парижа ничего не было. Аморя, девочка моя".
А Аморя говорила: "Это я виновата, я не выдержала. И все сорвалось. Макс, как же случилось, что все было так хорошо... Макс, ведь ничто у тебя не отнято, Я люблю тебя больше, чем раньше". Мы долго плакали вместе. Потом успокоились.
"Да, Макс, вижу - ты прав - тебе надо уехать на время. Я не вынесу этого. Только поцелуй мне вот этот крест, что между нами всегда останется наше".
Мы оба поцеловали старинный крест. Перекрестили друг друга. Я положил ей руки на голову.
"Милая моя девочка. Благословляю тебя на любовь, на все, что бы ни случилось. Господь с тобой!"
Она поклонилась мне в ноги.
Мы вышли в коридор. Там стояли Вячеслав и Лидия.
"Макс, ты хочешь подать мне руку?" - Не только руку подать, но поцеловать хочу тебя.
Мы вдвоем ушли в мою комнату и долго говорили. Снова все, все прошло. Пришла Аморя и лежала между нами и говорила: "Дайте мне вот так отдохнуть между вас". Теперь Аморя снова в комнате Вячеслава, а Вячеслав будет ночевать у меня.
 Ташкент |  Шторм у Топрак-Кая (Волошин М.А.) |  Библейская земля (Волошин М.А.) |