18. 26 сентября. Среда.
Анна Рудольфовна : "Не надо ехать Аморе в Петербург. У Вячеслава нет силы. У него была. Он мог прямо войти, минуя всю земную ступень. Но он устремился в земную страсть, так же сильно и прекрасно, как он еще делает. И он глубоко ушел. Теперь ему надо пройти другой физической дорогой. И он совсем одинок. Возле него нет людей, ему близких. Он не умеет обращаться с людьми. Он губит, ломает людей. Нельзя говорить так - пусть ломаются, если сами плохи, Никто не имеет права ломать и разрушать, делать опыты над людьми. Он сломал Городецкого. Он сеет разрушение вокруг себя. Разве можно проповедовать курсисткам, давать наставления в их романах. Когда Аморя рассказывала ему про Алешу, что он не может полюбить никакой женщины потому, что так ценит и любит своих сестер, она почувствовала, что он и Лидия понимают это совсем иначе. Ведь это ужас. Какой же это учитель жизни? Где же его сила, когда он не может заставить себя ответить на письмо или выслать посылку. И Андрей Белый прав. Нельзя так относиться к людям. Он не понимает людей. А Белый пришел в ужас, когда он увидел Кузмина, с гвоздикой за ухом. "Есть два прекрасных пола", - сказал ему Вячеслав. У него нет учеников. Ему некому говорить. В этом ужас. У него, может быть, два близких человека - Лидия и Аморя. И они враги смертельные".
После обеда Ан. Руд. диктует мне лекции. Аморя рисует Нюшу на террасе. Потом мы идем в горы к пирамиде. Теперь все будущее темно. Возможный переезд Ивановых в Москву окончательно перепутал все. Герцыки не могут остаться в Москве. Они, после долгих усилий, связали себя с Петербургом окончательно. Таким образом, Вячеслав останется там совершенно один среди враждебных сетей, раскинутых Брюсовым. Аморя ни за что не будет в Москве. Соседство с Поварской все усложняет до ужаса*. Лидия, конечно, всячески будет настаивать на Москве. Я... я не думаю о месте. Если судьба привяжет к России, я буду в глубине своей комнаты добросовестным историографом людей и разговоров, а на площадях газет - толкователем снов, виденных поэтами. Быть толкователем снов и добросовестно записывать свои сны виденные на лицах современников, - вот моя миссия в России.
Если же я буду за границей, я буду жить стариной, чистыми идеями и буду поэтом. Я готов принять и толпу, и уединение. Что выпадет - в этом судьба.
Вечером приходит Аморя: "Скажи, что Вы говорили обо мне с Анной Рудольфовной?" - После. - Нет, теперь.
- Что тебе не надо ехать в Петербург. Что ты не вынесешь разрыва с семьей. Знаешь ли ты, что Нюше так плохо. Что здесь вопрос о жизни и смерти? Анна Рудольфовна говорит, что она не уедет, пока не будет ясно, что она спасена. И знаешь - я думаю, что теперь перед тобой выбор. Это большая жертва, которую никто не имеет права требовать от тебя, и только ты сама добровольно можешь совершить ее: ехать с Нюшей.
- Пусть с ней едет Анна Рудольфовна в Италию.
- А ты представляешь себе, скольким жертвует Анна Рудольфовна, если она поедет с ней, и сколько людей она лишает?
После долгого молчания Аморя говорит;
"Нет, все-таки я или поеду к Вячеславу, или останусь совсем одна, чтобы он знал, что у него есть одна верная душа. Или с ним, или совсем одна".
Я отхожу, чувствуя, что здесь обрываются все возможности, и сажусь писать за стол. Немного погодя Аморя подходит и прощается. "Ты меня закошмарил. У меня все снова поднялось. Все долги..."
- Я не этого хотел...
 Автопортрет Максимилиана Волошина |  Портрет работы М. Сабашниковой (неточно). Коктебель, 1906 (неточно). |  рисунок М.А. Волошина |