14. 21 сентября. Пятница.
Утром мы уехали было в Судак с Вайолет. Но она упала и расшиблась. Не хотела возвращаться. Но пришлось. Я катил ее на велосипеде. Она смеялась и рассказывала о своих катастрофах с вывихами, ушибами и поломами, которых было много.
"Мы раз втроем, я, моя сестра и брат, втроем выдернули у себя 6 зубов в одну ночь. Сперва я. Я была всегда коноводом, у меня шатался молочный зуб. Потом брат и сестра. Потом я нашла еще зуб у себя. И тоже выдернула. А сестра выдернула цельный зуб, не молочный. Наша мать была в отчаянии, когда узнала". Она мужественно переносит боль и смеется детским проказливым смехом.
После обеда разговор с Аморей и Анной Рудольфовной о Маргарите Алексеевне, которая очень оскорблена моими письмами, особенно тем, что я ставлю в пример ей маму.
Анна Рудольфовна диктует мне лекции Штейнера. Мы работаем усердно до самого ужина. "Человек мечтой готовит себе будущее тело".
- Вот та мысль, из которой я исходил, пишучи Маргарите Алексеевне. Разлад между детьми и родителями в том, что дети второй раз рождаются в мечте. Этого ни одна мать не может ни понять, ни принять. Это рождение - окончательное отделение. Нет ничего легче, как словом подкосить, разрушить мечту многих лет. Это не признак слабости. Слово убивает равнодушием, а не страстью. Поэтому дети неизбежно скрывают мечту свою от родителей: великих разрушителей всякой мечты, которая в детях враждебна им.
За ужином разговор о Танееве*. Он был адвокатом, но перестал выступать, когда какая-то газета осмелилась похвалить его и сравнить его с Плевако*. Он написал в "Русские ведомости" два блестящих фельетона, которые очень понравились. Этого было достаточно, чтобы он бросил литературу навсегда.
Ему принадлежат такие изречения:
"Что ж, мы с христианским терпением терпели в течение трех столетий зрелище мужицких страданий, пускай же они теперь имеют христианское терпение глядеть на наши несчастия".
"Человеку вообще свойственно любить дурное обращение, а женщине - в особенности".
"В социальном отношении в жизни человечества различаются 3 периода. Первый, когда люди все-таки еще очень любили друг друга. Это время антропософии. Второй период рабства. Похуже. Но хозяева все-таки еще заботились о своих рабах. Хуже всего наше время - свободного труда, когда совсем перестали заботиться".
Когда к нему приехал Любимов:
"А, вы друг Анны Рудольфовны? Значит, тоже сверхъестественными вещами занимаетесь..."
- Нет, я естественник...
- Ну, что ж - вот Боречка Бугаев* тоже естественник.
Андрей Белый читал при нем свою поэму (что в "Весах")*. - Ах, Боречка, так и знал, что живого закопали...
Он женился на шотландке. Встретил ее в первый раз на улице и сказал: "Я женюсь на этой девушке". Через несколько дней, встретив ее в одном доме, за обедом, он громко спросил ее: "Вы завтра к обедне пойдете? Пожалуйста, не ходите в такую-то церковь, а то вы очень удивитесь. Там будет завтра оглашение нашей свадьбы". Она побледнела, но ничего не сказала. "Она меня, верно, очень не любила, я тогда был еще безобразнее, чем теперь. Но вот мы 40 лет женаты, и согласия на брак я, в сущности, до сих пор не получил".
Он диктовал Анне Рудольфовне свои мемуары о Салтыкове*. Когда тот в один из своих припадков раздражительности стал кричать на него, то он ушел и больше никогда не был у него, несмотря на то, что Салтыков продолжал бывать у него и извинялся: "Нет, я вижу, вы меня стали за одного из моих старых приятелей считать".
У Танеева собраны обширные материалы о Пугачеве, которого он очень любит. Он утверждает, что Пугачев был в немецком университете и имеет его немецкие письма. У него одна из лучших библиотек в России. О ней мне весной рассказывал Эртель.
Он никогда в своей жизни не пускал в свой дом ни одного военного, которых он не называет иначе, как убийцами.
Я видел во сне квартиру, где я буду жить. Это было в каком-то большом городе, похожем на Париж Но был ли это Париж, я не знаю. Я помню адрес: 52 Rue Ganganelli (сперва я прочел Rue Galiani, но меня поправил чей-то голос - Ganganelli). Это может быть в Риме.
М. Волошин и М. Сабашникова в день свадьбы. 12 апреля 1906 г. Москва. | Дом М. Волошина в Коктебеле. 1910-е гг. | М. Волошин. Одесса. 1919. |