|
|
| |
| II. Пламена Парижа.
|
|
10. Термидор
1
Катрин Тео во власти прорицаний. У двери гость — закутан до бровей. Звучат слова: «Верховный жрец закланий, Весь в голубом, придёт, как Моисей,
Чтоб возвестить толпе, смирив стихию, Что есть Господь! Он — избранный судьбой, И, в бездну пав, замкнёт её собой… Приветствуйте кровавого Мессию!
Се Агнец бурь! Спасая и губя, Он кровь народа примет на себя. Един Господь царей и царства весит!
Мир жаждет жертв, великим гневом пьян. Тяжёл Король… И что уравновесит Его главу? — Твоя, Максимильян!»
2
Разгар Террора. Зной палит и жжёт. Деревья сохнут. Бесятся от жажды Животные. Конвент в смятеньи. Каждый Невольно мыслит: завтра мой черёд.
Казнят по сотне в сутки. Город замер И задыхается. Предместья ждут Повальных язв. На кладбищах гниют Тела казнённых. В тюрьмах нету камер.
Пока судьбы кренится колесо, В Монморанси, где веет тень Руссо, С цветком в руке уединённо бродит,
Готовя речь о пользе строгих мер, Верховный жрец — Мессия — Робеспьер — Шлифует стиль и тусклый лоск наводит.
3
Париж в бреду. Конвент кипит, как ад. Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают. Кровь вопиет. Казнённые взывают. Мстят мертвецы. Могилы говорят.
Вокруг Леба, Сен-Жюста и Кутона Вскипает гнев, грозя их затопить. Встал Робеспьер. Он хочет говорить. Ему кричат: «Вас душит кровь Дантона!»
Ещё судьбы неясен вещий лёт. За них Париж, коммуны и народ — Лишь кликнуть клич и встанут исполины.
Воззвание написано, но он Кладёт перо: да не прейдёт закон! Верховный жрец созрел для гильотины.
4
Уж фурии танцуют карманьолу, Пред гильотиною подъемля вой. В последний раз, подобная престолу, Она царит над буйною толпой.
Везут останки власти и позора: Убит Леба, больной Кутон без ног… Один Сен-Жюст презрителен и строг. Последняя телега Термидора.
И среди них на кладбище химер Последний путь свершает Робеспьер. К последней мессе благовестят в храме,
И гильотине молится народ… Благоговейно, как ковчег с дарами, Он голову несёт на эшафот.
<7 декабря 1917. Коктебель> |
Пейзаж. | Настороженная земля. | Коктебель. |
|
|