Письма Евгения Замятина.
Летом 1923 года, после длительного перерыва, вызванного гражданской войной и голодом, снова начался "съезд северян в Крым". Именно к этому времени в жизни М. А. Волошина произошли два важных изменения: в январе умерла его мать и он встретил М. С. Заболоцкую. "В лице Маруси Заболоцкой я нашел подлинного друга, сотрудника и спутника, о котором мог только мечтать",- делился поэт с Ю. Оболенской в письме от 25 декабря 1923 года. В этом же письме он рассказывал об эксперименте, предпринятом им, благодаря стечению трех вышеназванных обстоятельств. "Я, оставшись единственным распорядителем своего дома, решил сделать опыт последовательного коммунизма: превратил его в бесплатный дом отдыха для писателей, ученых и художников - частным образом, вне государственных санкций. Результаты были блестящи: у меня за это лето жило 200 человек гостей (считая только тех, что провели под кровлей больше одной ночи). Жили все очень дружно, крепко, редко кто покидал Коктебель без слез..." В конце письма Волошин повторял: "Это лето было очень хорошо, радостно и содержательно: как лучшие лета довоенного времени. В известном смысле общий дух дома был даже лучше, т. к. совсем не было жильцов, а только гости. Из литераторов был Чуковский, Евгений Замятин, которого я совсем не знал лично до этого, но очень ценил по литературе. Из поэтов - Мария Шкапская и много людей, имеющих отношение к литературе. Художников - почти никого. Остальные были люди случайные, но все очень милые и редко хорошие".
Замятин прибыл в Коктебель 20 августа - и на другой день писал жене: "У Волошина - 2 дачи, очень хороших. Живет человек 20 разного народу - еще не всех видел и знаю. Он был очень рад мне, кажется,- по случаю приезда устроил у себя чтение своих стихов - до 12 ночи..." Свою комнату писатель сравнивал с кельей: "белая, толстостенная, маленькое окошечко, кровать, стол, стул. Примитивно весьма". 28 августа Замятин сообщал, что "уже забронзовел: полчаса - минут 40 каждый день лежу на солнце, на пляже". Из волошинских гостей Евгений Иванович отметил "молодую врачебную чету москвичей - ассистентов моск овского университета", писательницу М. М. Шкапскую, студенток Института слова И. В. Карнаухову и С. А. Толстую, московскую актрису 3. А. Сахновскую. "Сам Макс Волошин - очень интересен. У него прекрасная библиотека".
3 сентября приехал К. И. Чуковский, давний и хороший знакомый Замятина. (5 сентября М. С. Волошина писала знакомой: "Сейчас у нас самая яркая пора: Чуковский и Замятин".) Из других писем узнаем, что в тот же период в Коктебеле были: поэт Г. А. Шенгели, помощник прокурора Верховного суда СССР И. С. Кондурушкин, редактор "Ленинградской правды" И. М. Майский, советский дипломат И. С. Кожевников. В просторной мастерской волошинского дома регулярно проводились литературные чтения: Волошин читал свою поэму "Протопоп Аввакум", Замятин - свой роман-утопию "Мы". Мария Степановна пела - на собственный мотив - стихотворение Ф. Сологуба "Заря-заряница".
В конце сентября Замятин встретился со знакомыми инженерами-путейцами, среди которых был начальник Курской железной дороги. 3 октября, вместе с ними и К. И. Чуковским, он выехал из Коктебеля на север...
По-видимому, в октябре 1923 года Евгений Иванович писал Волошину из Петрограда: 1. Октябрь 1923 г.
Волошин отвечает 7 января 1924 года (это единственное сохранившееся его письмо к Замятину!): 2. 7 января 1924 г. М. Волошин.
Следующее письмо Замятина - от 19 января 1924 г.: 3. 19 января 1924 г.
В следующем письме Замятина о журнале сообщается подробней: 4. 20 ноября 1924 г.
В первом номере журнала "Русский современник" (издатель - Н. И. Магарам, редактор - А. Н. Тихонов) был напечатан замятинский "Рассказ о самом главном", но стихи Волошина в него не вошли (так же как и в следующие три номера). Поездка же Волошина в Москву и Ленинград все-таки состоялась. Судя по его записной книжке, он виделся с Замятиным как минимум дважды: 10 и 12 апреля. И еще один раз они встретились 2 мая, на обеде у К. И. Чуковского, где участвовали в сочинении буриме, на рифмы, предложенные Волошиным. Лучшим было признано стихотворение Замятина! (Чукоккала. М., 1979, с. 312-313).
Следующее письмо Волошину Евгений Иванович пишет 10 августа 1924 года: 5. 10 августа 1924 г.
30 января 1925 года М. М. Шкапская писала Волошину: "Очень хорош "Современник" - уже 4 N вышли ... Замятин и Чуковский очень хорошо развернули журнал. Культурный, свежий, интересный, острый - захватывает все больший круг читателей". Однако так думали далеко не все. А. Лежнев усмотрел в "Русском современнике" "ноты мистицизма, страха перед настоящим и тоски по прошлому" (Печать и революция, 1924, N 6, с. 127); напостовец С. Родов объявил журнал "выступлением буржуазной литературы уже в открытом виде, без забрала" - и пятый номер журнала уже не вышел...
Десятым июня 1925 года датировано последнее из известных писем Замятина к Волошину: это приписка к просьбе А. Н. Тихонова ("Гонимый болезнью и всякими иными несчастиями, я, по наущению мудрого Замятина, возгорелся мыслью провести это лето в благословенном Коктебеле"...) Евгений Иванович добавлял: 6. 10 июня 1925 г.
А. Н. Тихонов, разумеется, был принят (и затем приезжал в Коктебель еще дважды),- а Замятин "доехал" туда лишь в 1929 году. Правда, перед этим, весной 1927 года, Волошин снова был в Ленинграде- и они встречались. (Есть даже групповая фотография, где Волошин и Замятин сняты вместе.) Перед этим, в Москве, Максимилиан Александрович видел замятинскую "Блоху", поставленную вторым МХАТом,- и, без сомнения, они говорили об этом "шуточном представлении"...
Время пребывания Замятина в Коктебеле в 1929 году определяется несколько точнее: с начала августа по 7 сентября. Сохранилось и описание "коктебельского" Замятина, сделанное журналистом И. М. Басалаевым. В воспоминаниях "Записки для себя" он писал: "По двору в кухню идет высокий, с маленькой головой и как бы срезанным затылком Евгений Замятин. У него налаженные отношения с кухней. Он ходит туда за водой для бритья, заказать себе обед или поговорить с хозяйкой". Жил Замятин в торцовой комнате одноэтажной пристройки к волошинскому дому. "В его прохладной комнате - кирпичный пол, жесткая низенькая железная кровать, табуретка и окно, заваленное коробочками, газетами и обрывками бумаги. Евгений Иванович сидит без рубашки (худой, загорелый торс, крепкие мышцы) перед складным зеркальцем и неторопливо, терпеливо, - как всегда, что бы он ни делал,- бреется безопасной бритвой.
- Как вам нравится моя комната?
- Комната нравится,- отвечает Всеволод {Всеволод Рождественский.}, - но ведь мимо ходят целый день!
(Надо сказать, что тропинка к двум деревянным культурно-"нужным" домикам, называемым всей дачей "гробами", вела мимо замятинского флигеля.)
Замятин в ответ острит:
- Изучаю утробную жизнь наших обитателей".
17 августа, в день именин Волошина, Замятин надписал ему четвертый том своего собрания сочинений (М., "Федерация", 1929): "Милому хозяину Коктебельского Волхоза (Волошинского Вольного Волшебного Хозяйства) в день 17-VIII-1929. Евг. Замятин".
27 августа Евгений Иванович с удовлетворением сообщал жене: "Мои достижения нижеследующие: 1) комната, в которой даже сегодня, сейчас, когда дует ветер, называемый "астрахан", - прохладно; 2) я четыре дня сплю здесь, как большой - до 8-8 1/2 часов утра (правда, позже ложусь - позавчера, (например), по случаю фокстрота - в 12; 3) вчера взвесился - за месяц Крыма сбавил кило (63 вместо 64-х); 4) на днях ездили на моторной лодке в Отузы ... На Волошинской даче есть несколько любопытных экземпляров мужского и, к сожалению, как-то ничего особенно увлекательного среди дам - или я стар стал, не знаю. Вчера уехал харьковский профессор-психиатр, специально работающий по гипнозу и метапсихическим явлениям - поговорили с ним всласть {По-видимому, Константин Иванович Платонов (1877 - 1969).}.
Вчера появился один профессор-восточник, который указал мне две новых книжки по Атилле {"Атилла" - трагедия Е. Замятина (1928).}, как будто очень любопытных. Это письмо передаст Вам профессор-археолог Борис Петрович Денике {Денике Б. П. (1885-1941) - историк искусств.} - по-моему, он очень мил".
Коктебелем Замятин на этот раз был не слишком очарован и подумывал через неделю "эвакуироваться" к жене в Судак - и далее по Южному берегу. Однако 29 августа неожиданно пришли весьма тревожные известия. В этот день Евгений Иванович писал жене: "Сегодня во время обеда (обедаю я все время здесь, на Волошинской даче) примчался Вересаев, залез (к ужасу Волошина) в клумбу и сунул мне в руки N "Комсомольской правды" от 27/VIII. Через несколько минут прибежал Адрианов с номером "Литературной газеты" от 26-го и "Веч. Красной" тоже от 26-го. Всеобщая паника: везде - статьи, адресованные Пильняку и мне: почему напечатан в "Петрополисе" роман Пильняка "Красное дерево", запрещенный у нас цензурой, и почему напечатан в "Воле России" роман "Мы"? Все это связано с кампанией против Союза писателей, начатой в "Лит. газ." - еще ничего. Пойду после чая, часов в 6, потолкую с Вересаевым; пожалуй, на сей раз придется отвечать в газете..."
Два слова об этой истории. Роман Замятина "Мы", написанный в 1920 году, был отклонен советскими издательствами и передан им в берлинскую (просоветскую) газету "Накануне". Однако сначала роман был опубликован за рубежом на английском и чешском языках. Эти публикации прошли незамеченными. Гнев лидеров РАПП вызвала публикация отрывков из романа на русском языке в эмигрантском журнале "Воля России" в Праге в 1927 году. И вот, 26 августа 1929 года, начался поход против "недопустимых явлений" в советской литературе: рапповский критик Б. Волин выступил против публикаций романа Б. Пильняка "Красное дерево" в Берлине, пьесы М. Булгакова "Бег", романа И. Эренбурга "Рвач" и романа Замятина "Мы". Кампанию подхватили другие газеты, она продолжалась весь сентябрь и начало октября. Особенную ярость вызывали Пильняк и Замятин: их называли "буржуазными трибунами", пособниками белой эмиграции, требовали исключения из Союза писателей.
Басалаев вспоминал: "Во всех вечерних и в "Литературной" в этот месяц много писалось о Евгении Замятине как авторе романа "Мы". Бранили и требовали оргвыводов. Каждое новое сообщение о Замятине обсуждалось горячо всеми. Сам Замятин, надо отдать ему должное, держал себя спокойно". 6 сентября Евгений Иванович написал Волошину на первом томе своего собрания сочинений: "Дорогому Максимилиану Александровичу Волошину на память о вечерах в Коктебеле от Е. Замятина (читать надо не "Евгения", а "Епифания" - ибо судьба моя - судьба Епифания-инока). 6.IX-1929". (Волошин написал "Сказание об иноке Епифании" в феврале 1929 года и в то лето не раз читал его своим гостям.) Комментируя эту надпись в том смысле, что Замятина "тоже бесы одолевают", Басалаев добавлял: "Кстати, о Замятине распространено мнение как о сухом, черством человеке. По-моему, неверно. Это страстный, умеющий жить и живущий всеми сторонами своего физического существования человек".
7 сентября Замятин выехал в Судак. Басалаев описывает, как писатель "долго и неловко" связывал свой портплед: "то книги не входят, то какая-то коробка торчит". "Нет, не умеет он собраться в дорогу,- и весело улыбается". "Потом компанией провожаем его до автобусной станции. В ожидании автобуса рассаживаемся на перила маленькой станционной террасы. Едим арбуз. Молодые женщины интересуются Евгением Ивановичем и настойчиво допрашивают, какая у него жена. Он улыбался, шутил. О жене не рассказывал..."
Разумеется, спокойствие Замятина было внешним: он прекрасно понимал, как опасны нападки на него в печати. И еще в Крыму написал два письма: 8 сентября, в Отузах - ответ на статью Волина, а 12 сентября, в Алуште,- письмо в Правление Всероссийского Союза советских писателей. Черновик первого письма Замятин показывал еще в Коктебеле, и Басалаев свидетельствует: "Письмо было небольшое и сжатое". Однако в "Литературной газете" 7 октября "было напечатано письмо длинное и острое. В нем Замятин заявлял о своем выходе из Союза писателей".
Разумеется, Волошина беспокоило, чем окончится вся эта история. Самому Замятину, видимо, было не до писем,- но другие знакомые информировали поэта о развитии событий. 22 ноября 1929 года Лев Остроумов писал Волошину: "История с Пильняком кончилась тем, что его "Красное дерево", наделавшее столько шуму, будет печататься в СССР без переделок. Замятин же побывал у Сталина, и тот сказал ему, что за границу Замятина не вышлют, а печатать будут". На самом деле печатать Замятина перестали совсем, травля его в печати не прекращалась - ив 1932 году, после нового обращения к Сталину, писателю было разрешено выехать за границу...
О Волошине же и о Коктебеле он не раз вспоминал. 27 марта 1930 года привет от Замятина передавал Волошину книговед М. М. Саранчин. А незадолго перед отъездом Евгений Иванович рассказывал о Коктебеле ленинградскому писателю М. А. Дьяконову, который летом 1932 года и приехал впервые в Дом поэта {Дьяконов М. Страничка воспоминаний. - Архив Дома-музея М. А. Волошина в Коктебеле.}.
Составление, подготовка текста, вступительная статья и комментарии Захара Давыдова и Владимира Купченко.
 М. Волошин в парижском кафе. Рисунок И. Эренбурга. 1915-1916 гг. |  Портрет работы А. Якимченко. Париж, 1902 |  Портрет работы К. Петрова-Водкина. Коктебель, 1927 |