Дневник Дома Поэта 1932 г.

44. 18/IV 1932 г.

          Вспоминаю зиму 1919/20 г.
          Воспоминания о Мандельштаме¹. Я не был в России, когда он приехал в Коктебель. Я был в Париже и помню мамино письмо: "Сейчас в твоей комнате живет молодой поэт Мандельштам. Ты его когда-то встречал в Петербурге"². Помню эту встречу - это было у сестры Зинаиды Венгеровой - Изабеллы Афанасьевны (певицы)³. Там было нечто вроде именинного приема - торты, пироги, люди в жакетах и смокингах. Сопровождая свою мать - толстую немолодую еврейку, там был мальчик с темными, сдвинутыми на переносицу глазами, с надменно откинутой головой, в черной курточке частной гимназии - вроде Поливановской, - кажется, Тенишевской⁴.
          Он держал себя очень независимо. В его независимости чувствовалось много застенчивости. "Вот растет будущий Брюсов", - формулировал я кому-то (Лиле?) свое впечатление. Он читал тогда свои стихи.
          Он в том же мамином письме прислал в Париж свои стихи. Стихи были своеобразны, но мне не очень понравились, и я ему ничего не ответил⁵.
          После, в России, Иосиф Мандельштам снова появился на моем горизонте. У мамы к нему была необъяснимая сердечная слабость. Она его всегда дразнила, называла Mademoiselle Fifi⁶.
          Мандельштам был часто невыразимо комичен: у мамы оставался куриозный умывальник в стиле эсмарховой кружки с короткой резиночкой и заворачивающимся краником. Прислуга его конфузилась. Помню, Домна (молодая болгарка), на вопрос мамы; "Что ты?" - закрывая рот платком, ответила: "...точно маленький мальчик". Мандельштам приблизительно так же реагировал на этот умывальник, который стоял в его комнате, и просил не раз у мамы позволения обменять этот аптечный умывальник. Над ним после сжалилась Юля Оболенская⁷, отдала ему свой, а сама взяла его. А когда Мандельштам приходил в гости, то всегда втыкал в кран цветок, изображавший фиговый листок.
          В ту зиму Мандельштам был влюблен в Майю. Однажды он просидел у нее в комнате довольно долго за полночь. Был настойчив. Не хотел уходить. Майя мне говорила: "Ты знаешь, он ужасно смешной и неожиданный. Когда я ему сказала, что я хочу спать и буду сейчас ложиться, он заявил, что теперь он не уйдет: "Вы меня скомпрометировали. Теперь за полночь. Я у Вас просидел подряд 8 часов. Все думают про нас... Я рискую потерять репутацию мужчины".
          Крым в эту зиму был под властью белых.
          Однажды Мандельштам вошел ко мне очень взволнованный.
          "Макс Александрович, сейчас за мной пришел какой-то казацкий есаул и хочет меня арестовать. Пойдемте со мной. Я боюсь исчезнуть неизвестно куда. Вы знаете, как белые относятся к евреям".
          Мы с ним пошли на дачу Харламова, где он занимал комнату вместе с братом. У них сидел, действительно, пьяный казацкий есаул в страшной кавказской папахе и, поводя мутными глазами, говорил: "Так что, я нахожу, что у Вас бумаги не в порядке - и я Вас арестую". Этот есаул откуда-то свалился в деревню Коктебель и пил безвыходно несколько дней, а потом, спохватившись, нашелся: "Есть ли у Вас в Коктебеле жиды?" Крестьяне очень предупредительно ответили:
          "Как же - двое есть - у моря живут всю зиму - братья Мандельштамы".
          Есаул тотчас же отправился к ним делать обыск. Он сидел посреди комнаты, икал во все стороны и рассматривал книги, случайно попавшие ему в руки.
          "А это Евангелие, моя любимая книга - я никогда с ним не расстаюсь", - говорил Мандельштам взволнованным голосом и вдруг вспомнил о моем присутствии и поспешил меня представить есаулу: "А это Волошин - местный дачевладелец. Знаете что? Арестуйте лучше его, чем меня". Это он говорил в полном забвении чувств. На есаула это подействовало, и он сказал: "Хорошо. Я Вас арестую, если Мандельштам завтра не явится в Феодосию в 10 часов утра".
          Учреждение, куда должны были явиться братья Мандельштам (не помню, как оно называлось), было учреждение, которым заведовал полковник Цыгальский - поэт и поклонник Мандельштама⁸.
          Сам Осип Эмильевич находился в таком забвении чувств, что, вернувшись к нам в дом, обнаружил у себя в руке ключ от Майиной комнаты, который бессознательно зажал у себя в руке.
          Он уезжал вместе с Эренбургом в Батум. Ему эту поездку устраивал милейший Александр Александрович, портовый начальник.
          В конце лета Осип Эмильевич обратился ко мне с просьбой: "Макс Александрович, наверно, у Вас в библиотеке найдется итальянский текст Данта. Одолжите мне, пожалуйста".
          Я пошел наверх, в кабинет, искать. А он, между тем, говорил Наташе Верховецкой⁹: "Ну, не удивлюсь если Макс Александрович будет теперь долго искать своего Данта - я сам его года три завез в Петербург и там позабыл". - Но как же вы его теперь просите? - Но ведь хорошая библиотека не может быть без Divina Comedia(Божественная Комедия (итал.))в оригинале - я думаю, что М. А. за эти годы успел себе выписать новый экземпляр.
          Я спустился из кабинета и сказал: "Осип Эмильевич, я думаю, что не Вам у меня, а мне у Вас надо просить Данте, Вам я дал свой экземпляр - года 3 назад".
          У Мандельштама была с собою его книжка "Камень" в единственном экземпляре - в то время как ему было необходимо много экземпляров, чтобы расплачиваться за ночлег, обеды и всякие любезности.
          У меня стоял в библиотеке один экземпляр "Камня", подаренный им маме с нежной дружеской надписью.
          Я боялся за его судьбу и как-то заметил, что его на полке больше нет. Обыскал соседние полки, убедился в том, что он похищен. Тогда я призвал на допрос Майю - и она созналась, что Мандельштам, взяв со стола у нее экземпляр "Камня", объявил ей, что он его ей больше не вернет. Я тогда написал письмо Новинскому, где его просил не выпускать Мандельштама из Феодосии, пока он не вернет мне экземпляра "Камня", похищенного из моей библиотеки. Случилось, что Новинский получил это письмо за завтраком и Мандельштам, завтракавший с ним вместе, прочел его. Искренно возмутился и был по-своему прав: похитил со стола у Майи книжку не он, а Эренбург.
          А он, увидевши, что я принимаю энергичные меры, написал мне ругательное письмо¹⁰. Письмо было пересыпано самой отборной руганью и, чего он ожидал еще меньше, я, на первом же чтении стихов, что я устраивал постоянно в мастерской, сказал слушателям: "А вот если кто у Вас потеряет или иначе утратит какую-нибудь книжку взятую из моей библиотеки, то рекомендую Вам, вместо того, чтобы извиниться, писать мне ругательное письмо". И, как образец, стиля прочел им письмо Мандельштама.
          Через несколько дней Мандельштам, в момент отхода парохода, был арестован и посажен в тюрьму.
          Он обезумел от ужаса, как тогда, при инциденте с есаулом, и, будучи введенным в тюрьму, робким шепотом спросил у офицера: "А что, у Вас невинных иногда отпускают?"

Максимилиан Волошин. Пейзаж.

Акварель Максимилиана Волошина.

Акварель Максимилиана Волошина.