Переписка с Михаилом Булгаковым. (Часть первая.)
М. С. Волошина (1887-1976) рассказывала, что в 1921 году "феодосийская газета" напечатала сообщение о появлении "в районе горы Кара-Даг" "огромного гада", на поимку которого была "отправлена рота красноармейцев". Вырезку с этой заметкой М. А. Волошин якобы послал М. А. Булгакову - и она послужила источником замысла повести "Роковые яйца" {Иванов Вс. Переписка с Горьким. Из дневников и записных книжек. М., 1985. С. 268.}.
Двоюродная племянница Волошина, ялтинка Т. В. Шмелева (род. 1903), уточняла, что Булгаков был в Коктебеле и в 1924 году - "недели две".
Судя по всему здесь перед нами - два случая аберрации памяти. Ни одного документального подтверждения этих версий нет. Более того: все имеющиеся у исследователей материалы говорят о единственном приезде Булгакова в Коктебель - в 1925 году. Однако свидетельства вдовы поэта и его единственной родственницы выглядят авторитетно и уже получили распространение. Поэтому мы считаем необходимым упомянуть их и перевести в разряд домыслов.
1
Весной 1924 года, впервые после революции, М. А. Волошин приезжал на месяц в Москву. Естественно было предположить, что именно тогда, "в каком-нибудь издательстве или редакции", он мог получить для прочтения рукопись "Белой гвардии" (В. Купченко. Остров Коктебель. М., 1981. С. 29). Однако более достоверный вариант дают воспоминания П. Н. Зайцева, который рассказывает, что в августе 1924 года он приехал в Коктебель на неделю и привез с собой рукопись "Белой гвардии". Целью Зайцева было "уговорить Н. С. Ангарского [в то лето также находившегося в Коктебеле. - З.Д., В.К.] дать согласие на выпуск в "Недрах" романа Булгакова. Вот тогда-то Волошин, по-видимому, и получил возможность познакомиться с романом. Вероятно, Зайцев рассказывал поэту и о самом Булгакове; какие-то сведения о нем Максимилиан Александрович мог услышать и от Ангарского. Позднее, 7 декабря того же года, Зайцев, между прочим, сообщил Волошину из Москвы: "Мы собираемся по средам. Читали: А. Белый - свой новый роман, М. Булгаков - рассказ "Роковые яйца".
К началу января 1925 года вышла из печати 4-я книжка журнала "Россия" с публикацией первой части "Белой гвардии". Прочитав ее, Волошин 25 марта писал Н. С. Ангарскому: "Я очень пожалел, что Вы все-таки не решились напечатать "Белую гвардию", особенно после того, как прочел отрывок из нее в "России". В печати видишь вещи яснее, чем в рукописи... И во вторичном чтении эта вещь представилась мне очень крупной и оригинальной: как дебют начинающего писателя ее можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого".
Поблагодарив Ангарского за присылку "Недр" с "Роковыми яйцами", Волошин добавлял: "Рассказ М. Булгакова очень талантлив и запоминается во всех деталях сразу... Мне бы очень хотелось познакомиться лично с М. Булгаковым, и так как Вы его, наверно, увидите, - то передайте ему мой глубокий восторг перед его талантом и попросите его от моего имени приехать ко мне на лето в Коктебель".
Сегодня, через много лет, нам может показаться, что в оценке Волошина нет ничего удивительного: ведь это сам Булгаков! К тому же известны на редкость точные "попадания" Волошина-критика, первым оценившего поэзию Марины Цветаевой и Осипа Мандельштама, Михаила Кузмина и Сергея Городецкого, Софии Парнок и Сергея Клычкова, прозу Алексея Ремизова... Но тогда - вот что писал (8 апреля 1925 года) Волошину В. В. Вересаев: "Очень мне приятно было прочесть Ваш отзыв о М. Булгакове. "Белая гвардия", по-моему, вещь довольно рядовая, но юмористич<еские> его вещи - перлы, обещающие из него художника первого ранга. Но цензура режет его беспощадно. Недавно зарезала чудесную вещь "Собачье сердце", и он совсем падает духом. Да и живет почти нищенски. Пишет грошовые фельетоны в какой-то "Гудок" и, как выражается, обворовывает сам себя. Ангарский мне передавал, что Ваше к нему письмо Булг<аков> взял к себе и списал его". Почти то же самое писал Волошину и сам Ангарский, одновременно извещая: "Булгаков к Вам с радостью приедет".
Теперь мы знаем, как ревниво относился Булгаков к своему литературному имени. Сохранился альбом, в который он наклеивал все отзывы и заметки о себе. А так как в них в то время были, в подавляющем большинстве, или нападки, или прямая клевета, то несомненно, что отзыв Волошина стал для писателя поддержкой. Такой же поддержкой для Михаила Афанасьевича было приглашение в Коктебель. И обрадованный им Булгаков 10 мая 1925 г. пишет Волошину: 1. 10 мая 1925 г. - М. Булгаков - М. Волошину
Был сообщен и обратный адрес: Обухов (Чистый) переулок, 9, квартира 4 - документальное свидетельство того, где жил Булгаков в те годы.
Из "Путешествия по Крыму" мы знаем, что Булгаков нашел сведения о Коктебеле в путеводителе "Крым", только что выпущенном издательством "Земля и фабрика" под редакцией И. М. Саркизова-Серазини {Этот путеводитель с пометами Булгакова хранится в ГБЛ (ф. 562).}. В отличие от других, составленных в рекламном тоне, этот путеводитель был уникален своей объективностью. И Булгаков с юмором обыграл парадокс: устрашающий перечень недостатков местности, почему-то именуемой "курортом"! (Нет зелени, непрерывный ветер, отсутствие воды, неудобство сообщения, дороговизна жизни и т. д.) В первой части путеводителя была напечатана статья Волошина "Культура, искусство, памятники Крыма" - и можно предположить, что Булгаков познакомился с ней,
В волошинском Доме поэта в мае уже начался летний "людоворот". Приехали Леонид Леонов с женой, пианистка М. А. Пазухина с двумя детьми, Э. Ф. Голлербах, супруги А. Г. и Н. А. Габричевские. 19 мая Волошин извещал С. А. Толстую: "У нас уже начался съезд - и мне снова нет времени для писем..." В Доме готовились отметить 25-летний юбилей литературной деятельности его хозяина. И вот за день до этого, 28 мая, Максимилиан Александрович пишет Булгакову: 2. 28 мая 1925 г. - М. Волошин - М. Булгакову
В "Путешествии по Крыму" Булгаков упоминает письмо, пришедшее в разгар его колебаний: "Приезжайте.., обед 70 коп.". Несомненно - это письмо Волошина, которое своим радушием ("буду очень рад") и будничным ("техническим") подходом к поездке сразу пересилило все "ужасы" путеводителя...
Согласно записи в "Домовой книге" Волошиных, Булгаковы приехали в Коктебель 12 июля. Поселили их - по воспоминаниям Л. Е. Белозерской - "в нижнем этаже" двухэтажного каменного флигеля, носившего название "дома Юнге". В это время, кроме уже упоминавшихся Габричевских, Леоновых, Пазухиной (Голлербах уехал), в Доме были: актриса В. Я. Эфрон с сыном, писательница С. З. Федорченко с мужем Н. П. Ракицким, художница А. И. Ходасевич, служащая О. Ф. Головина (дочь председателя Первой Государственной думы) и другие. 16 июня приехал поэт Г. А. Шенгели - и в тот же день Булгаков читал всем обитателям Дома "Собачье сердце" (об этом сообщала в письме мужу 18 июня М. А. Пазухина: "Третьего дня один писатель читал свою прекрасную вещь про собаку").
"Если сказать правду, Коктебель нам не понравился",- вспоминает Л. Е. Белозерская. Ответственные слова! Но - так ли это? И в какой степени это относится к Булгакову?..
Пейзаж Коктебеля, по-видимому, произвел на писателя определенное впечатление. В "Путешествии по Крыму" он описал его коротко, но достаточно емко: "Представьте себе полукруглую бухту, врезанную с одной стороны между мрачным, нависшим над морем массивом <...>, с другой - между желто-бурыми, сверху точно по линейке срезанными грядами, переходящими в мыс - Прыжок козы. В бухте - курорт Коктебель. В нем значительный пляж <...>: полоса песку, а у самого моря полоска мелких, облизанных морем, разноцветных камней".
Что еще Булгаков отметил в Коктебеле?
"Каменную болезнь" - увлечение приезжих собиранием пляжной гальки. Это безобидное и "безыдейное" занятие, по-видимому, казалось писателю странноватой - но и притягательной - причудой после московской толчеи, беготни, напряженной борьбы за существование. Почувствовал Булгаков и целительность диковатой коктебельской природы, слияние с которой тем полнее, чем больше отрешишься от городской одежды и привычек. "Солнце порою жжет дико, ходит на берег волна с белыми венцами, и тело отходит, голова немного пьянеет после душных ущелий Москвы... Купание в Коктебеле первоклассное. На раскаленном песке в теле рассасывается городская гниль"... Включаясь в давний коктебельский спор о "благоприличии" между "нормальными дачниками" и "обормотами", Булгаков решительно становится на сторону "голых уродов". "Они-то самые умные и есть. Они становятся коричневыми, если понимают, что кожа в Крыму должна дышать, иначе не нужно и ездить!"
Как врач Булгаков соглашается с медицинскими рекомендациями И. М. Саркизова: "Сюда нельзя ездить людям с очень расстроенной нервной системой". Нечего тут делать и нэпманам: фигуры "друзей природы" в брюках и пиджаках, с часами и бумажниками, раздражают Булгакова в Коктебеле так же, как в Москве. Таким нэпманским, буржуазным заведением представляется ему (не вполне справедливо) "поэтическое кафе "Бубны" - "ныне, к счастью, закрытое", по его словам. С иронией отнесся Михаил Афанасьевич к "Очеркам Крыма" С. Я. Елпатьевского (Москва, 1913 год), - "акафист" которого Коктебелю, по-видимому, казался ему таким же перебором - в другую сторону,- как "противопоказания" И. М. Саркизова...
По свидетельству Л. Е. Белозерской, Булгаков "не очень-то любил дальние прогулки". По-видимому, Кара-Даг он видел только с моря, "проходя на парусной шлюпке под скалистыми отвесами, мимо страшных и темных гротов...". А "взбираясь на ближайшие холмы", увлеченно занимался ловлей бабочек. (Сачок дала ему М. С. Волошина.)
Белозерская вспоминает, что обитатели Дома поэта "жили в общем мирно. Если не было особенно дружеских связей, то не было и взаимного подкусывания. Чета Волошиных держалась с большим тактом: со всеми ровно и дружелюбно". Говоря о тех, с кем возник контакт, Любовь Евгеньевна прежде всего вспоминает чету Габричевских, с которыми они встречались в Москве (у Ляминых) еще до Коктебеля. Однако Н. А. Габричевская (1901-1970) в своих, неопубликованных пока, воспоминаниях признается, что ей "не повезло" с Булгаковым. А вот с А. Г. Габричевским "они подружились, много виделись и проводили время в беседах на пляже".
26 июня приехали А. П. Остроумова-Лебедева и ее муж С. В. Лебедев. В недолгие 10 дней, оставшиеся до отъезда Булгаковых, Анна Петровна написала портрет писателя акварелью: "в шапочке с голубой оторочкой, на которой нашиты коктебельские камешки" (также подарок Марии Степановны). Во время сеанса Булгаков "диктовал своей жене на память будущую пьесу "Дни Турбиных",- вспоминала художница.
На фотографии, сделанной кем-то в Коктебеле, Булгаков стоит в трусах и полосатой рубашке, рядом с Волошиным, Леоновым и Федорченко на фоне тамарисков. Волошин - в позе человека, "вещающего" о чем-то, Булгаков и Леонов слушают с удрученно покорным видом, Федорченко - с усмешкой. Похоже, что перед нами разыгрывается какая-то сценка, подобие "живой картины", говорящей о полном взаимопонимании ее участников.
Следующая страница
 Пейзаж Волошина. |  Максимилиан Волошин. Пейзаж. |  Пейзаж Максимилиана Волошина. |