|
|
| |
| Художественная критика
|
|
1906.10 - Индивидуализм в искусстве
Появление статьи Бенуа «Художественные ереси» представляет событие для каждого следящего пути и течения живописи. Потребность говорить об этом была уже давно. У каждого накопилось слишком много полусознанного и невысказанного, и это множество теснящихся слов смыкало уста. […]. И самый факт появления статьи Бенуа и все мысли, высказанные им, рождают двойное чувство: и радости, потому что высказано, и досады, потому что это высказано не так, как хотелось бы. Последнее чувство проистекает без сомнения из того, что на эти самые вопросы и часто для этих самых выводов у каждого существуют и свои ответы, и свои обоснования. […]. Коренной вопрос, кроющийся в статье Бенуа, формулируется словами: «Индивидуализм или традиция?» К. Н. Шервашидзе от лица молодых художников ответил на него: «Индивидуализм и традиция». В самом деле, существует ли в действительности то глубокое противоречие, которое требует выбирать между индивидуализмом и традицией? […]. В искусстве, кроме языка демотического, общедоступного, которым пользуются все, есть еще другой язык – язык символов, образов, который в сущности и составляет истинный язык искусства независимо от подразделений искусства на речь, на пластику… Мы все пользуемся этим языком бессознательно. Но у этого языка есть свои законы и уставы, настолько же нерушимые, как законы и уставы грамматической речи. Этот гиерогифический язык искусства развивается медленно, постепенным накоплением и постепенным изменением, и внутреннее чувство художника так же протестует против варваризмов новых символов, как и против варваризмов языка. Канонические формы искусства в своей сущности сводятся к законам этого гиератического языка образов. И работа их развития идет так же бессознательно, как и работа над развитием языка. Искусство в настоящее время может говорить только этим двухстепенным языком, и признание этого вторичного языка символов есть уже признание канона. Канон в искусстве ограничивает только выдумку. Выдумка же, бесспорно принадлежащая к благородным свойствам человеческого мозга, должна быть выведена из области субъективного искусства, которое в существе своем есть исповедь души. […]. У каждого произведения индивидуалистического искусства всегда есть корень, лежащий в одной из мировых легенд искусства, потому что именно там лежит ключ к пониманию гиератического языка. Индивидуализм может создаться только на почве традиции, потому что индивидуалистическое искусство может возникнуть только при вполне развившемся языке символов и образов. Дух художника должен подчиниться канону, потому что, принимая канон, он этим приобщается к народному творчеству и раскрывает родники своего бессознательного. […]. Канон в искусстве не есть нечто мертвое и непреложное. Он постоянно растет и совершенствуется. […]. Но канон жив и плодотворен только тогда, когда есть борьба против него, другими словами, когда дух не помещается целиком в своем теле и рамки канона дрожат от напряжения внутренних творческих сил. Когда нет борьбы против канона, - то нет и искусства. […]. Тот, кто отдает свою индивидуальность, снова найдет ее. Тот, кто будет хранить – потеряет. […]. Переходя здесь к вопросу об индивидуализме наших дней, мы замечаем, что наш индивидуализм содержит в себе в высшей степени элемент самосохранения и совершенно чужд идеи самопожертвования, что доказывает только, что наш индивидуализм еще далеко не достиг своих конечных и предельных точек развития. Здесь нам нужно будет сократить область наших рассуждений об искусстве и перейти к той сфере пластических искусств и в частности живописи, которая вызвала полемику, возникшую вокруг статьи А. Бенуа, совершенно оставив в стороне индивидуализм в литературе, в философии. Это необходимо, потому что судьбы живописи и поэзии в XIX веке были различны. […]. В тяжелый перелом демократического создания Европы, когда новый Демон, имя которому Машина, вступил в человеческую жизнь и стал творить вещи и обстановку человека, художники отступили от жизни и потеряли непосредственную творческую связь с ней. Произошло разделение художника и ремесленника неведомое раньше. Художникам, для того чтобы спасти себя в том абстрактном и безвоздушном пространстве, в котором они очутись, надо было для самосохранения замкнуться в свой индивидуализм. В XIX веке искусство стало перед жизнью, потому что оно перестало быть внутри жизни. […]. Художники отступили перед мещанством и провозгласили индивидуализм как догмат неслияния с жизнью. Щиты, которыми защищался индивидуализм, были почерк, маска и имя. […]. Кроме того, имя создает понятие «плагиата» - явление в высшей степени вредное для искусства – угрозу, висящую над головой каждого современного художника. Плагиат в искусстве необходим, потому что в нем основа преемственной связи между художниками. […]. Кроме трех преград современного искусства Имени, Маски и Плагиата, у живописи есть еще одна форма, которая служит первопричиной современной небывалой смуты в области изобразительного искусства. Это то, что вся область искусства раньше создававшая вещи, теперь перешла в писание картин. С тех пор как в изобразительных искусствах установилась самодовлеющая форма картины, не связанной ни с каким определенным местом, легко переносимая, заключаемая в любую раму, развитие живописи пошло неизбежно совершенно новым путем. […]. Картина, стала символическим окном души и этим дала громадный простор развитию индивидуалистического искусства. […] благодаря установившейся форме картины, художник перестал быть пересоздателем материальной сферы, окружающей человека, и стал только ее описателем, ее портретистом. Пластическое искусство только до тех пор может быть велико, пока оно непосредственно интимно связано с материалом – это лежит опять-таки в самой сущности идеи воплощения, которая должна «помрачиться и ограничиться», и тогда грубая глыба материи просияет внутренним светом. […]. Масляные краски лишили художника великой стихии бессознательного творчества. […]. Масляные краски заставили выйти художников из области бессознательных прозрений вдохновения в область волевую и сознательную. Если мы с этой точки зрения взглянем на современное состояние живописи, то многое станет нам ясным. […]. Вначале я говорил о двухстепенности языка, которым говорит искусство, о том, что следует различать язык слов от языка символов и образов, язык простого рисунка и краски от языка стиля, от языка сложных художественных приемов. Первая степень основана на напоминании о реальностях мира, а вторая – на напоминании о раньше созданных произведениях искусства. […]. «Не знаю, есть ли выход из этого положения. Опыт не может научить, потому что положение, созданное в искусстве в настоящее время, беспримерно», - говорит Бенуа. Но можно с уверенностью сказать, что живопись самостоятельно никогда не может выйти из этого положения, потому что не она является активным двигателем и центром всей системы нашего искусства. Этого двигателя надо искать в трагической стихии человека и выход из современного положения – в трагической хоровой общине, о которой говорит Вяч. Иванов в «Предчувствиях и предвестиях». […]. Выход же из современного положения искусства лежит в основной задаче всего искусства. Задача искусства лежит не в том, чтобы быть зеркальным отражением своей эпохи, а в том, чтобы в каждый момент преображать, просветлять и творить окружающую природу. Искусство есть оправдание жизни. То, что отмечено кистью или словом, то оправдано и стало видимо. Люди не видят те вещи и явления, которые не отмечены восклицательным знаком художника. А восклицательный знак не есть ли типографический символ языка св. Духа? Творческий акт – это нисхождение духа в материю. Он мучителен и радостен, потому что он крестное нисхождение Бога в материю. […]. Тогда наступает новый акт творчества – восприятие художественного произведения зрителем или слушателем. Начинается восхождение духа. […]. Жизнь художественного произведения и его воздействия совершенно независимы от воли и планов его создавшего. Самосознание произведения искусства в душе народной есть факт более торжественный и важный, чем акт творчества. Конечная цель искусства в том, чтобы каждый стал пересоздателем и творцом окружающей природы, будь он творцом или ступенью самосознания художественного произведения.
Максимилиан Кириенко-Волошин.
[…].
-
Традиция и канон – это не мертвые механические формы, а живой и вечно растущий язык символов и образов. И только на нем может возникнуть индивидуалистическое искусство.
-
Индивидуализм возникает из чувства самосохранения, но только тогда он достигает крайней точки своего развития, когда добровольным отказом от себя находит свое высшее самоутверждение.
-
Современные художники для того, чтобы достигнуть этих крайних и высших точек индивидуализма, должны отказаться от своего имени и от своего земного лица, чтобы вся личность целиком перелилась в художественное произведение и угасла в нем так, как Дух угасает в безднах материи.
-
Конечная цель искусства в том, чтобы каждый стал пересоздателем окружающей природы, будь он творцом, помрачившимся и ограничившимся в своем художественном произведении, или ступенью самосознания художественного произведения.
-
Ложное положение пластических искусств в наше время заключается в том, что художник и ремесленник перестали быть одним лицом; поэтому творчество вещей, окружающих человека, перешло в руки фабрики, и художники потеряли возможность активного и непосредственного пересоздания окружающей жизни.
-
Ложь современной живописи не в ее приемах и методах, которые в существе своем все и остроумны и истинны, а в том, что она обречена на единственную форму воплощения: картину, написанную масляными красками и заключенную в раму, - картину, которая абсолютно чужда обстановке и архитектуре современного жилища.
-
Масляные краски лишили живопись интимного общения с материалом и стихии бессознательного творчества.
М. В. М. Волошин с друзьями Л.В. Кандауровым и В.П. Ищеевым. Рим, 1900 г. | М. Волошин и М. Сабашникова в день свадьбы. 12 апреля 1906 г. Москва. | Дом М. Волошина в Коктебеле. 1910-е гг. |
|
Искусство Богаевского целиком вышло из земли, на которой он родился. Для того чтобы понять его творчество, надо узнать эту землю; его душа сложилась соответственно ее холмам и долинам, а мечта развивалась, восполняя ее ущербы и населяя ее несуществующей жизнью. Поэтому, прежде чем говорить о Богаевском и его искусстве, я постараюсь дать представление о той земле, голосом которой он является в современной живописи.
Когда несчастный Абрам Балашов исполосовал картину Репина «Иоанн Грозный и его сын», я написал статью «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина». На другой день после катастрофы произошел факт изумительный: Репин обвинил представителей нового искусства в том, что они подкупили Балашова. Обвинение это было повторено Репиным многократно, следовательно, было не случайно сорвавшимся словом, а сознательным убеждением...
Феодосия — город контрастов. Кажется, нет <среди> русских городов города, менее живущего художественной жизнью, чем она. Нельзя себе представить театральной публики более неблагодарной, художественно и архитектурно более безвкусной, чем богатое феодосийское мещанство.
|